Курский излом - Страница 20

«Наша пехота с артиллерией очень сильна в обороне и нанесет большое поражение наступательным силам гитлеровцев. В маневренном же бою после прорыва обороны противника пехота не так сильна. Наши танковые войска… доказали, особенно в битве под Сталинградом, что они вполне способны успешно вести бой с сильнейшими танковыми группировками противника в маневренных условиях. Однако в той ситуации, когда фашисты имели почти такое же количество танков, как и Красная Армия, но обладали численным превосходством в тяжелых танках, риск был необоснованным. Вот почему и было принято такое решение, и оно себя полностью оправдало»{53}. [63]

Первый серьезный документ, подтверждавший расчеты нашего командования и излагавший план летнего наступления немцев, руководство РККА и страны получило 7 мая. В этот день в Государственный Комитет Обороны (ГКО) НКГБ СССР за № 136/М было направлено сообщение лондонской резидентуры, в котором приводился текст перехваченной английской разведкой телеграммы от 25 апреля 1943 г. генерал–фельдмаршала Вейхса в адрес оперативного отдела штаба Верховного командования. Этот документ передал известному впоследствии советскому разведчику Киму Филби один из членов «кембриджской пятерки» Джон Кенкрос, работавший в дешифровальной службе Блечли–парк. В телеграмме достаточно подробно излагались план «Цитадель» и оценка состояния советских войск на этот момент. Через двадцать дней в Генштаб поступило спецсообщение 1‑го Управления НКГБ СССР, в нем указывались направления ударов германских войск на линии Курск — Белгород — Малоархангельск{54}.

Помимо этого, в Ставку ВГК поступали и другие сообщения фронтовой и стратегической разведки о проводимых противником мероприятиях по сосредоточению войск у основания выступа, переброске сюда наиболее боеспособных соединений, новой техники и вооружения. Все это ясно свидетельствовало о намерениях немцев. Таким образом, советская сторона была в курсе планов противника на протяжении всего периода подготовки Курской битвы. Тем не менее Верховное командование Красной Армии все это время испытывало неуверенность в правильности принятого решения на переход к обороне. Слишком велика была цена ошибки. Этому способствовал и перенос Гитлером несколько раз сроков начала операции. В частности, генерал Н. Ф. Ватутин расценивал это как неготовность немцев к активным действиям и неуверенность в успехе. В разговоре с A. M. Василевским он заявил, что мы теряем дорогое летнее время и лучше будет, если первыми нанесем удар. Это не убедило начальника Генштаба, и тогда Николай Федорович 21 июня обратился в Ставку с предложением разрешить Воронежскому фронту перейти первым в наступление с целью окружить и разгромить немцев западнее р. Ворсклы. Затем предполагалось развить наступление в направлении Днепра, на глубину до 300 км. И. В. Сталин также был озабочен складывавшейся неясной ситуацией и поручил Генштабу проработать это предложение. После всестороннего анализа этот план не получил поддержки советского стратегического руководства. Решение о переходе к преднамеренной обороне было правильным, дальновидным [64] и, как показали события, развернувшиеся в начале июля на Курской дуге, наиболее целесообразным в той обстановке.

В какой степени к началу июля 1943 г. советская сторона была информирована о плане операции «Цитадель»? Документы Ставки ВГК пока еще секретны и недоступны для исследователей. Однако, опираясь на фонды Воронежского фронта в ЦАМО РФ, можно сказать, что хотя информация была и вполне достаточная для понимания сути тех задач, которые ставило гитлеровское командование перед обеими группами армий, но подробными деталями она не располагала. Была известна, к примеру, главная цель наступления — разгром двух фронтов и спрямление линии фронта, и основное средство ее достижения — танковые соединения. По каналам стратегической и фронтовой разведки поступала также информация о направлении основных ударов и о районах сосредоточения главных сил противника. Но детали, в частности, этапы операции и то, что в ее первый период важнейшей задачей войск 4‑й ТА являлось уничтожение подвижных оперативных и стратегических резервов в районе Прохоровки, — это не было, к сожалению, известно. Если бы эти подробности удалось получить, то, возможно, тогда бы советское командование не решилось на столь отчаянный шаг, каким явился фронтальный удар двумя резервными гвардейскими армиями в самом неподходящем месте, или, в крайнем случае, постаралось бы более тщательно его подготовить в части постановки задач соединениям и их обеспечения всем необходимым.

«Изюминкой» плана советского Верховного командования по отражению удара противника на Курской дуге стала система нескольких глубокоэшелонированных оборонительных полос со сложными и многообразными инженерными заграждениями, сооружениями и препятствиями. До этого момента столь масштабных оборонительных рубежей на Восточном фронте ни одна из противоборствующих сторон не возводила. Как же выглядела эта знаменитая система на Воронежском фронте, о которую сломали зубы соединения фельдмаршала Э. фон Манштейна?

Продвижение противника в полосе Воронежского фронта было окончательно приостановлено в двадцатых числах марта 1943 г. Линия фронта стабилизировалась по линии: Снагость, Бляхова, Алексеевка, совхоз им. Молотова, х. Волков, Битица, Ольшанка, Диброва, Глыбня по правому берегу р. Сыроватки до (иск.) Краснополье, (иск.) Ново — Дмитриевка, Высокий, Завертячий, Надежда, Новая жизнь, Трефиловка, Березовка, Триречное, Драгунское, Задельное, (иск.) Ближняя Игуменка, Старый город и далее по левому берегу р. Северный Донец до 1‑го Советского.